Игорь Шуклин об искусстве и зинах

Блог


Художник Игорь Шуклин ответил на вопросы издателя после выхода новой книжки — артзина, сделанного совместно с Александром Бренером.

Расскажи, как проходила работа над новым зином?

Ответ будет длинным, потому что моя часть работы связана с коллажированными рисунками, составленными из множества картинок. Когда я готовлю графические изображения, то просматриваю фото своих работ, сделанных в разные периоды, разными способами. Большинство картинок плохо помню, но щёлкая мышью по папкам на экране, я начинаю вспоминать то, чем был занят когда-то. На основе фотоматериала старых images создается новая коллажная графика. Таким образом хочется как бы «спасати» свои изображения из прошлого, но не меньше хочется их «уничтожить». Надо прояснить, что значит спасать, а что такое уничтожать.

Спасать — перманентно исправлять, переделывать, использовать иначе. В старых работах ощущается привкус вранья. Возникает желание переделать образы прошлого и тем самым преодолеть былые глупости. Спасать(ся) — значит вспоминая меняться, осознавать неотложность настоящего времени, вызванную тем, что что-то по-прежнему идет не так.

Уничтожение, как ты догадываешься, происходит не во имя чисто деструктивного акта. Желание уничтожать искусство возникает из-за невозможности прийти к неотчужденному содержанию. Как только происходит воплощение содержательной идеи, художник имеет дело с формальным становлением, а это всегда соблазн применить усвоенные культурные заготовки и заняться комфортной работой по шаблону. Преодоление такой апории может быть явлено слабой формой, формой-руиной, осколками в траве. В подобном понимании форм возникает внимание к тому, что сегодня слова и поступки художников нередко находятся в расколе. Из-за такого расхождения возникает отчуждение искусства, и мы имеем дело с диспозитивом индустрии, бизнеса, социальных конвенций, с заученными дискурсивными практиками. С такими мыслями я компоновал рисунки-коллажи к зину «ПЕСНИ КОММУНИСТОВ НА». До того как начать делать зин, мы с Александром Б. обсуждали идеи Антонена Арто и образ травы в книге «Автопортрет в кабинете» Джорджо Агамбена.

Теперь бегло изложу принцип коллажирования. У меня живет пара морских свинок в большом корыте, на дне которого лежит настил из сухой травы и опилок. Настил для животных я фотографировал и применял как меняющееся фоновое поле, в которое методом фотомонтажа помещались обрывки работ разных лет. Завершенная картинка отправлялась по электронной почте на адрес А. Бренера. Он присылал мне обратно стих. Пинг-понг, пинг-понг на каждом книжном развороте kommunist song.

Скажу последнее о работе над изображениями; данная серия — оммаж замечательному художнику Rodolphe Bresdin.

Разворот из зина «ПЕСНИ КОММУНИСТОВ НА»

Фэнзин — это тоже приход к «слабой форме». С лета 2020 года ты сделал 7 зинов для моего издательства. Чем тебя заинтересовали эти «буклеты»?

Зин можно понять как слабую форму, потому что при таком подходе за бортом остаются процедуры институциональной легитимации. Им не находится места не потому, что работа над зином их исключает как абсолютное зло, а потому что она обладает другой стратегической логикой. Касательно моего интереса к zine, то он связан с дружеской игрой. Я мало знаю зин-культуру. Видел какие-то интересные вещи, но не располагаю опытом широкой насмотренности. Главное, мне доставляет удовольствие работа воображения в малых формах и возможность станцевать на нескольких листах А4 так, чтобы на них появилась связь с горсткой людей, которые будут листать напечатанный материал. Это не означает, что вижу единомышленника в каждом, кто берет в руки мой зин. Но если кто-то проведет с книжкой время, то это радует на уровне воображаемых связей. Ты сам печатал, скреплял, смотрел, читал все страницы каждого издания. Думаю, что это увлекательная игра, в которой главное щекотать друг-другу пятки, чтобы не впадать в отчаяние.

Есть ещё один важный момент в обсуждаемом характере репрезентации. Я старался писать о том, о чем было сложно говорить в жизни (или вспоминал голоса тех, кто говорил что-то важное, но не сформулировал эти мысли на письме). Высказать нечто вслух когда-то не вышло, а теперь, спустя время, высказывание все же состоялось на письме в образах. Сокрытое стало явлено в символических шифрах. Андрей Тарковский в фильме «Сталкер» хорошо поднял эту проблему. Можно идти в Зону с одними побуждениями, и думать, что именно они являются главным откровением жизни, но оказывается, что все лгут себе и другим. Откровенные побуждения героев фильма воплощаются Зоной в виде шкурных потребностей. На самом деле, действующие лица и одержимы в жизни обыденными интересами больше чем воображаемой добродетелью. Так возникает вопрос, если я пишу о невысказанных сущностях и придаю им образность на письме, то действительно ли я имею дело с тем модусом замалчивания? То, что было однажды лишено голоса, и позже, обретает черты высказывания, всегда преломляется той самой ложью, которую выявляет, воплощает в реальность Зона в известном фильме.

Вот ты говоришь «мало знаю о зин-культуре», но я, работая с твоими текстами, с твоим набором вижу, углубленное знание книг русских футуристов: Зданевича, Терентьева, Ларионова. Чем не зин-культура? Их опыт он что-то даёт тебе?

Я столкнулся впервые с работами авангардистов в альбомах по искусству будучи подростком (в это время был увлечён уличным искусством). Увидел кривые физиономии на портретах, странные натюрморты, пейзажи, абстрактные работы, книжки со стихами и непонятными рисунками-кляксами. Было радостное ощущение философской пощечины, которой приводят в чувство спящий ум. Мне сразу представились плохие учителя в школе, которые проверяют контрольные работы; и вот одна тетрадь попадает в руки самого ворчливого проверщика, но там не решения задач, а какие-то знаки, рисунки, сделанные птичьей лапой, дохлой крысой, ослиным хвостом, щучьей косточкой. Для проверочной инстанции это вспышка гнева и восклицание «неудовлетворительно!». То есть сухари сразу отсечены поэтическим жестом. Я посчитал тогда, что этот эффект чем-то схож с эффектом граффити. Моралист тут же определяет рисунки на улице как акт вандализма, свинства и хулиганства. Ему незнаком код. Мне стало интересно изучать, как и почему художники в двадцатом веке разрабатывали целую полифонию иноязычий в разных областях искусства. Это ученичество имело разные стадии. На данный момент, гниги раннего авангарда представляются мне бумажными фантиками на нитке, которые протянули нам (как котятам) поэты прошлого, чтобы спустя время ощущались их поиски убежищ. Рано или поздно, многим из них хотелось сбежать от мобилизаций своей эпохи. Для прихода к другим формам взаимодействия и сосуществования художники протаптывали босыми ногами иноязычные тропинки. На случай если тропа зарастёт, у них были фантики-бантики и нитки, проброшенные вдоль тернистых путей. Я последние годы старался внимательно читать В. Каменского. Он мне созвучен. Если бы у нас получилось мастерить такие фантики на ниточках (зины) для кошачьих игрищ, протянутые из кушерей зауми, — художественную задачу можно считать решённой.

Кажется ты мне рассказывал, что Малевич, живший в Курске (прим. К. С. Малевич жил в Курске с 1896 по 1907 год) ходил и учился живописи у твоего прадеда. Расскажи об этом и как ты об этом узнал. Тоже будучи подростком?

Дело в том, что время проведённое Малевичем в Курске, — это слепое пятно в его конструируемой биографии. Об этом периоде известно мало. Можно строить какие угодно версии и спекуляции. Не думаю, что я тебе говорил о том, что Малевич учился живописи у моего дальнего родственника. У меня нет об этом информации, но отрицать такую байку тоже не могу. Просто не знаю. Возможно, так я шутил, пытался комично и гротескно важничать при наших встречах. Скажу точно, что Казимир Малевич тепло общался с Григорием Шуклиным, у которого была иконописная мастерская и не последняя позиция в местном художественном сообществе. Сохранилась групповая фотография, где запечатлены люди искусства того места и времени, на ней, в самом центре, стоит К. Малевич.

Мои родители по профессии фармацевты. Следов изобразительного искусства на книжных полках у нас не наблюдалось, по выставкам меня не водили. Столкновение с искусством Казимира Малевича произошло в пубертатный период на основе смутных семейных рассказов. В это время мы переехали в Курск (до этого жили в Самаре и Харькове). В городе К. я познакомился с искусством раннего авангарда потому, что по материнской линии здесь проживают родственники, связанные с искусством. У них была небольшая библиотека с альбомами, каталогами живописи и графики. Современного искусства там не было. На уровне культурного капитала семьи, мне было суждено жить девятнадцатым столетием и первой половиной двадцатого века ещё долго. Этот временной отрезок в моей ситуации и являлся современностью. Фигура Малевича всплывала пару раз на семейных посиделках, после чего я начал усиленно искать и читать его тексты (это были первые философские чтения). Теоретические работы K.M. создали во мне один из первых внутренних культурных диалогов, который сдвинул мой зад с мертвой точки. Неспешными шагами я все же пришёл к современникам, а до двадцати лет даже не подозревал о наличии механизмов contemporary art. Знал к этому моменту некоторых шестидесятников и только-только начинал изучать советское подпольное искусство, знакомиться с концептуализмом как международным феноменом. Дальше были попытки выезжать в Санкт-Петербург, в Москву, в Берлин. Эти вылазки и переезды расширили культурный ландшафт. Так я знакомился с художниками; с некоторыми из них сложилась дружба. Мы держимся вместе на уровне воображения, хоть и разбросаны с разными представлениями по разным углам. Знаешь переписку Михаила Гершензона и Вячеслава Иванова? Отличный текст. Если есть актуальная перестрелка с тем, кто дорог как полемист, — это здорово поддерживает интеллектуальную осанку.

Попробую познакомиться с этой перепиской при первом случае. Да, и может действительно мое воображение родило эту историю с репетиторством Малевича.

Среди сделанных нами зинов есть твое поэтическое издание, графическое издание, и свежий зин — кооперация с Бренером. Скажи: с кем бы ты хотел сделать ещё совместный зин. Любое имя, даже из прошлого. И в каком виде тебе бы было интересно такое сотрудничество: оформление текста своей графикой, или какие-то иное сотрудничество?

Не важно, что именно делать совместно: рисовать, работать над текстом или искать поэтическое решение. Главное, чтобы при этом было приподнятое настроение духа и живой интерес друг к другу. Зин с А. Бренером был давним желанием. Я читал его строки проживая ещё в Курске. Книги А.Б. срабатывали как своеобразное окно в современность, потому что никакого актуального искусства в провинции не было. Как ты видишь, книга в моем опыте —это возможность ощутить мировую культуру когда ее нет вокруг. Надо признаться, довольно бредовое состояние. Возникает масса надежд и иллюзий, но для воображения хорошее упражнение, оно помогает сквозь глухую обыденность видеть, создавать самому символические глубины.

Если говорить о художниках с которыми хотелось бы сделать книжки, то увлекательнее вообразить невозможное. Буду отталкиваться от специфики наших «книжек-малышек». Я высоко ценю рисунки писателей, их поиски в черновиках, такое пограничное творчество, когда рукопись и рисунок имеют неразборчивый ритм каракуль и пятен, но все же из этой неразборчивой субстанции проступает изображение. Говоря об этом, мне приходят в голову рисунки Виктора Гюго. Так что зин с изображениями Виктора Гюго был бы моим первым желанным сотрудничеством, а я бы ему оформил обложку. Больше никого не буду тебе называть, потому что интересных художниц и художников не мало — список будет длинным.

Я знаю, что ты сейчас закончил обучение в академии художеств. И ты, в том числе, мне говорил, что у тебя будет меньше возможности работать с большими и технически сложными произведениями, сериями картин. И здесь мне кажется, что создание зина становится полноценным художественным проектом, который довольно легко выпустить в паблик и моментально получить реакцию. У тебя существуют планы по созданию новых зинов?

Интересный вопрос. Я занят живописью и графикой. Техническая база в моем случае — это мастер-техник, материалы, печатные станки… Такие рабочие пространства статичны, хотя выглядят индустриально и динамично. Сложно объяснить, но в искусстве, на мой взгляд, работает не мощь технического исполнения, а техника не-исполнения. Понимать такую не-технику стоит как привнесение ереси в технические очевидности. У механической и цифровой техники есть пределы. За своим пределом она выдаёт ошибку. Работа с неточностями, с ошибками, потерями контроля ломает чисто профессиональный шарм и позволяет создавать техническую манеру художественной глубины. Я люблю изображения, которые непонятно как сделаны. Именно в неочевидности техническая логика обрывает свои привычные стигматизации. Сегодня много халтурного материала, а халтуру всегда куют по цеховому стандарту. Посмотри Клее. Каждая работа исполнена на пределе разных возможностей. Это и есть богатство Пауля К.

Через несколько месяцев я покину платформу привычной институции. Сейчас готовлю две небольшие выставки. Не знаю, что будет дальше. Если честно, то я устал от университета времён пандемии. Все, что происходит, метафорически можно назвать «мир после конца», «искусство после конца». Если реально присутствуешь где-то в городе или внутри гетеротопий, то аура общественного пейзажа говорит о больших проблемах между людьми. Страшно от того, что многие субъекты воспринимают происходящее как пассивно-необходимую данность, как рациональные зёрна, или даже как спасение определенной части человечества. Но дело в том, что мне неведома в культуре освободительная идея спасения, которая бы настойчиво пропихивала одни стороны общественной жизни и жестким сапогом вытесняла, рушила другие. «Конец в кавычках» наступил потому, что ушло нечто важное из общества. Есть разные мнения на этот счёт, но я не доверяю запущенным процессам, что сокращают гетероглоссию бытия и сводят онтологическое изобилие к морализму, основанному на биологической риторике исключения, порожденной силовым диспозитивом разных государств. Поэтому, если я закончу Meisterschüler Studium, то выдохну с облегчением и попробую жить ещё более сосредоточенно на искусстве. Зин — возможность раскрыть понимание того, что происходит вокруг, исходя из своего положения. Zine — как подгоревшее оригами — поэтичен несмотря на разруху. Хочу написать серию небольших рассказов, и если получится, делать дальше у тебя новые страницы с другими художниками.

Назови три самых свежих книги/альбома/каталога в твоей библиотеке и что ты читаешь прямо сейчас?

Я стал мало читать после того как развернулась пандемия, поэтому с легкостью перечислю большую часть прочитанного за последний год (не буду ограничиться тремя позициями):

Сейчас читаю Мишеля Фуко «Рождение клиники», тезисно осваиваю философию Михаила Бахтина, знакомлюсь с текстами Льва Толстого, где он задавался вопросами об искусстве.

Прочитал свежий сборник небольших текстов Дж. Агамбена, в котором философ рассуждает о том, в какой точке мы находимся, исходя из ситуации с пандемией.

Упомяну ранние тексты Вальтера Беньямина, где он осмыслял категории цвета, образа, живописного измерения в целом. Они не переведены на русский язык. Назову один из интереснейших его текстов о цвете: «Die Farbe vom Kinde aus betrachtet». Быстрый доступный перевод будет звучать так: «Цвет глазами ребёнка». Перед этим я прочёл книгу В. Беньямина (она есть на русском) «Берлинское детство на рубеже веков», в которой тоже всплывает цветовое измерение на примере образа беседки с витражами.

Обложка зина «ПЛОВ»

Подготовлено Александром Верёвкиным.

Зины Игоря Шуклина, опубликованные «Плато Тольятти»:

Александр Бренер, Игорь Шуклин «Песни коммунистов на»
Игорь Шуклин «Волкодав по кличке Сакатав»
Игорь Шуклин «Вешние вол ения»
Игорь Шуклин «Миросочение Сатанополиса как Чудо-Тендеренда» (Слова о живописном конструкте)
Игорь Шуклин «Заметки нескольких месяцев»
Игорь Шуклин «без названия»

Эту публикацию можно сохранить или отправить другу:
PLATEAU TOGLIATTI